Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Были там и осы, как ей виделось, толстобрюхие твари, кружившие низко над землей и питавшиеся гнилью. Что, если такая залетит ей под сорочку и ужалит в самое интимное место?
Она вскрикнула от страха.
– Ш-ш-ш, – прошептала Мэри, склонившись над ней. – Все в порядке. Пора просыпаться.
«Нет, нет, нет, – подумала Джемайма. – Несмотря на ос, несмотря на все остальное, лучше не просыпаться». Она зажмурилась, чтобы защититься от дневного света. Она желала остаться навечно в Сайр-плейс, где, как ей казалось, она когда-то была счастлива.
Что такое счастье? Нежиться на руках у няни, когда та пела. Сидеть рядом с братом Генри, когда он – в виде огромного снисхождения – учил ее читать по азбуке. Или еще лучше: когда он усадил ее перед собой на спину новой каурой кобылы так высоко, что ей пришлось зажмуриться, чтобы не видеть земли.
– Я тебя уроню, Джемайма, – сказал брат, еще крепче обнимая ее. – Твой череп расколется, как яичная скорлупа.
Как же было изумительно сладко-страшно.
Кто-то невидимый позвал ее по имени.
«Нет. Нет. Спи», – велела она себе: глубже, глубже в сон, в темную пучину, где никто ее не увидит. Туда, где еще не было получено то роковое письмо, до Пожарного суда, когда она даже не знала, где находится Клиффордс-инн.
Что-то жужжало. Должно быть, оса. Она застонала от страха.
Потом оглушительно брякнули раздвигаемые шторы, чего она совсем не ожидала, и на нее хлынул поток яркого света. Полог кровати откинули, словно на нее вылили ушат света. Она зажмурилась, но свет снаружи стал розовым и слепил ее. Повеяло прохладой, которая принесла с собой запахи сада.
«Закрой шторы, дура, – хотелось ей сказать, – не надо света». Но голос ее не слушался.
Она знала, что лежит на спине в своей постели, в своей спальне. Если открыть глаза, она увидит шелковый полог над головой, вышитый серебряными и синими нитями. Постель устлана летним бельем. Ткань зимнего полога и постельного белья значительно тяжелее и расшита по преимуществу красными и желтыми нитями – цвета огня. Шторы были ее собственными – часть приданого. Почти все тут было ее. Все, кроме Драгон-Ярда.
Она не хотела ничего этого знать. Она хотела спать в темноте, где-нибудь далеко и глубоко, где нет сновидений и знания.
– Господин идет, – послышался голос. Женский. Голос ее служанки. Мэри.
Оса. Жужжит. Почему она не улетает?
– Он будет здесь с минуты на минуту. Я не могу его задержать.
У ее брата Генри был жилет, похожий на осу, черно-желтый. «Интересно, – подумала Джемайма, – что с ним сталось. Может, сгорел во время Пожара. Или покоится где-то глубоко-глубоко в темноте, как и сам Генри. Все, что оставили от него рыбы». Филип и Генри служили вместе на флоте во время войн с голландцами. Так она познакомилась с будущим мужем, другом брата.
Снова брякнула щеколда, на этот раз оглушительно громко. Жужжание прекратилось.
– Она еще не проснулась?
Голос Филипа до боли знакомый и ужасающе чужой.
– Нет, господин.
– Ей уже давно пора проснуться. Разве нет?
– Кому как.
Тяжелые шаги приближались к постели, к ней. Теперь она ощущала запах Филипа. Запах пота, легкий аромат духов, которыми он изредка пользовался, слабый перегар от вина, которое он пил накануне вечером.
– Мадам, – сказал он. Потом громче: – Мадам?
Голос почему-то заставлял ее откликнуться. Тело подчинялось само по себе, помимо ее воли или желания. Она знала, что нужно продолжать дышать ровно и не подавать признаков того, что уже не спит. Она сдерживала себя. На самом деле ей хотелось кричать, вопить, выть от боли и гнева.
– Тише, сэр. Лучше ее не беспокоить.
– Придержи язык, женщина, – рявкнул он. – Она бледна, как привидение. Я пошлю за доктором.
Снова жужжание. То ближе, то дальше. То туда, то обратно. Она сосредоточилась на этом звуке. Чтобы отвлечься. Она надеялась, что это не оса.
– Она всегда бледная, сэр, – сказала Мэри почти шепотом. – Вы сами знаете.
– Но она спала так долго.
– Сон – лучшее лекарство. Никакой врач не вылечит ее быстрее. С ней всегда так. Я утром сходила к аптекарю и купила еще один пузырек на случай, если ей понадобится снадобье сегодня вечером.
– Ты оставила ее одну? В таком состоянии?
– Нет, господин. С ней была Хестер. В любом случае я быстро обернулась.
– Черт побери эту муху, – пробормотал Филип, переключив свое раздражение на другой объект.
Жужжание внезапно прекратилось. Послышался шлепок, а затем приглушенное ругательство.
– Тише, сэр, – сказала Мэри. – Вы ее разбудите.
– Попридержи язык. Не то я выставлю тебя на улицу в одной сорочке, чтобы прикрыть наготу. Она ничего не говорила?
– Нет, сэр. Ни слова.
– Встань там. У двери.
Тяжелые шаги приблизились. Она не размыкала глаз. Почувствовала его дыхание и поняла, что он, должно быть, склонился над кроватью, приблизил свое лицо к ее лицу.
– Джемайма. – Он говорил шепотом, дышал ей в щеку. – Ты слышишь меня? – Не услышав ничего в ответ, он не унялся. – Где ты была вчера днем? Куда ты ходила? – Филип выждал пару секунд. Она слышала, как он дышит и как скрипнула половица у двери, где, очевидно, стояла Мэри. – Что тебя так огорчило? – спросил он. – Что ты видела? – Спустя несколько секунд он вздохнул с раздражением и отошел от постели. – Мэри? Ты вправду ничего не знаешь?
– Нет, сэр. Я уже говорила. Она оставила меня в экипаже.
– Я буду тебя пороть, пока не скажешь правду.
– Это правда.
Звякнула дверная щеколда.
– Пошли за мной, как только твоя госпожа проснется. Ты меня поняла?
– Да, сэр.
– И пусть она ни с кем не разговаривает, пока я не приду. Ни с Хестер, ни с кем-либо еще. Даже с тобой. Ясно?
– Да, сэр.
Дверь закрылась. Башмаки застучали вниз по ступеням.
Она слышала, как Мэри двигается по комнате и как жужжит муха.
– Я думала, он никогда не уйдет, – промолвила она.
Джемайма провела субботу и воскресенье в постели. Мэри за ней ухаживала. Мэри была ее горничной. Она приехала с ней из Сайр-плейс. Ее отец был фермером-арендатором в поместье отца Джемаймы, и у